Том 9. Три страны света - Страница 214

214

— Господи, услышь мою молитву!

И больная приложила свой образок к голове сына и медленно опустилась на подушки.

— Мама, сударыня моя, голубушка, сродная ты моя! — закричал сын, поддерживая мать; но она молчала. Боря начал метаться у ее ног и с воем приговаривал:

— Золотая моя, сударыня моя, лебедушка моя!

— Боря! — слабо сказала мать.

Он встрепенулся и кинулся к ней.

— Боря, сними с пояса ключ от сундука, — едва внятно пробормотала больная.

Он исполнил ее желание: снял ключ, висевший у нее на поясе.

— Ну, где он? И больная ловила руками ключ.

— А, вот!.. Слушай, Боря, слушай! — таинственно сказала она.

Боря весь превратился в слух.

— Смотри… сундук; направо под душегрейкой… лежит ларец… завернут в тряпицу… да ты слышишь ли меня?

И мать искала руками сына, Который уже сидел на корточках перед раскрытым сундуком и рылся.

— Боря, где ты? послушай свою мать! ведь это я тебе скопила, это все для тебя, мой касатик; отец-то твой богат, да все злые люди. Ох я, горемычная!

Сын не слушал ничего. Наконец он радостно закричал:

— Нашел!

Голос у больной стал тверже.

— Боря! слушай, слушай, что я тебе хочу сказать… Больная скрестила руки и, стараясь собраться с силами, продолжала:

— Ведь Антон не отец твой…

— Что тут лежит? — перебил Боря, подавая ей ларец. … Больная с испугом ощупала ларец.

— Деньги, Боря, деньги… спрячь их, спрячь! а то отнимут у тебя…

Сын в испуге вырвал ларец из рук матери и прижал его к своей груди.

— Спрячь их, Борюшка! они злые, возьмут последнее у сироты, — тоскливо сказала мать и вдруг привстала. — Ты спрячь их в землю, — прибавила она таинственно, — а как вырастешь, и возьми тогда.

— А старик с заступом? — заметил сын, продолжая крепко держать ларец.

— Нет, он не возьмет, он не обидит сироту! — и с надеждой и со страхом отвечала больная. — Слушай, Боря, ты спрячь деньги куда-нибудь в другое место, подальше!.. Поди же ко мне, поди, дай мне еще посмотреть на тебя; что-то темно, Боря, зажги еще свечу!

Сын оглядел комнату и сказал:

— Да светло, матушка, ведь так вся: изба и горит… Ты погоди, я сбегаю, спрячу только…

— Нет, родной, останься! — в испуге закричала мать.

Но Боря уже юркнул в дверь.

— Боря, поди сюда, Боря, родимый ты мой, я тебе все скажу, все; я грешница… Боря, где ты? ох, мне тяжело!..

И больная стонала, разводила по воздуху костлявыми руками, тоскливо мотала головой, нежно звала своего сына. Потом она начала бормотать несвязные слова.

А Боря в то время бежал по старому саду; ночь была темная, воздух сырой. Боре было страшно, он прятался за кусты, выбирал место и начинал усердно рыть землю, но вдруг бросал работу и бежал, дальше. Наконец он кинулся в пустой дом, прятал там ларец во все углы, но через минуту вынимал его и в страхе бегал по комнатам. Воротившись снова в сад, Боря осторожно спустился к развалившемуся каскаду, густо обросшему кустарником; там он долго рыл землю; наконец, отдохнув немного, положил в глубокую яму ларец, засыпал его землей и стал сдвигать с места тут же лежавший камень, весь поросший мхом. Не по силам десятилетнему мальчику была тяжесть, и Боря с досады топал ногами, рвал на себе волосы, но, отдохнув, снова принимался за работу. Наконец сила воли победила. Окончив работу, Боря почувствовал новый страх, сильнее прежнего, и дрожал, как в лихорадке. Ему казалось, что весь сад наполнился народом с заступами и лопатами, все толпились к нему, чтоб открыть его ларец. Откуда ни взялось также множество хищных птиц; они летали над его головой, махали крыльями и так пронзительно кричали, что Боря зажал уши. Вдруг в саду раздался страшный треск, камни посыпались с каскада и с грохотом катились на Борю; Боря поднял глаза и увидал старика с заступом. Весь в белом, старик грозил Боре-лопатой и тихо смеялся. Боря без чувств упал на камень.

Стало слегка рассветать, когда Боря очнулся. Сад был весь в тумане, уныло гудели доски, сторожа лениво перекликались у барского дома.

Боря робко выглянул из каскада и, собравшись с силами, пустился бежать домой. Вбежав в избу впопыхах, он радостно крикнул:

— Матушка, спрятал!

В избе было тихо, свечи догорели, лампада едва теплилась. Боря остолбенел, он как будто боялся подойти к больной матери и снова закричал:

— Да слышишь ли ты, матушка? спрятал!

Ответа не было; Боря кинулся к матери, схватил ее за лицо, потом за руки, но она была уже холодна. Боря вскрикнул и отскочил от матери… Постояв с минуту посреди избы, он кинулся к себе на постель, завернулся с головой в тулуп и так пролежал до тех пор, пока не вошла знахарка, пользовавшая Наталью. Она толкнула Борю и сказала:

— Вставай! что дрыхнешь? ты смотри, сродная твоя богу душу отдала!

Борька бессмысленно посмотрел на знахарку и еще крепче закутал голову.

Менее чем в полчаса в избу набралась куча баб и детей. Каждый желал заглянуть на посинелое лицо покойницы.

— Где Матвеевна? что нейдет? — сказала одна баба.

— Горемычная! — подхватила другая. — Ведь у ней окромя горбуна никого нет!

— Некому и поплакать-то! — слезливо заметила третья.

— Ох, моя сиротинушка! ох, моя лебедушка! ох-хо-о-о! — протяжно и пискливо завыла четвертая старуха.

К ней присоединились остальные, и вой огласил избу. На пороге явилась высокая, толстая и краснощекая баба Матвеевна; она повела своими серыми соколиными глазами кругом и Дико застонала:

— А-а-а… родная моя, по-ки-ну-ла ты на-нас, а-а-а… по-ки-ну-а-у…

214