Том 9. Три страны света - Страница 251

251

— Ну, что это? — жалобным и пугливым голосом проговорила ему из-за забора невидимая его пленница, а белокурая девочка, вся вспыхнув, повелительно закричала на Граблина:

— Что вы делаете! как вы смеете! знаете ли, что это наша барыш…

— Соня! — крикнула строго пленница.

Соня скрылась.

— А, Соня! — весело сказал Граблин и, обращаясь к своей пленнице, спросил: — А вас как зовут?

— На что вам?

— Мне хочется знать имя той, у которой такие удивительные волосы.

— Федора! — скороговоркой отвечала пленница.

— Федора? не может быть!

— Право.

— А по батюшке как?

— Фарафонтьевна.

— У, у, у! какое мудреное имя! — заметил Граблин.

Пленница пробовала освободить свою косу; но Граблин держал ее крепко.

— Пустите меня! — сказала она таким голосом, что Граблин быстро спросил:

— А который вам год?

— Двенадцать!

— Двенадцать… — протяжно повторил Граблин и потом наставительно продолжал: — Зачем же вы шалили?

Ему ничего не отвечали.

— Соня, а Соня! правда, что твою барышню зовут Федорой Фарафонтьевной? — спросил Граблин.

Пленница засмеялась и отвечала:

— Ее нет, она сейчас придет!

— А зачем она пошла?

— Жаловаться на вас!

— Кому?

— Кому нужно!

— Вам же будет стыдно, когда узнают, что вы…

— Я вам подарю букет цветов из нашего сада, пустите меня! — живо перебила его пленница.

— Нет! я не хочу ваших цветов, а дайте мне слово, в первый раз, что я вас увижу, вы попросите у меня прощенья и поцелуете меня!

— Извольте, хоть сто раз! — весело отвечала пленница.

— Ну, значит, что вы меня обманете, если так охотно согласились.

— Зачем мне вас обманывать! я это со страху сказала: боюсь, что меня накажут… вам не стыдно и не жаль будет меня? — вкрадчиво, жалобным голосом спросила пленница.

Граблин пожал плечами.

— Знаете ли что, — отвечал он, — вы обманули меня: вам не двенадцать лет!

Пленница молчала.

— Хотите, я выпущу вас, только просуньте мне вашу ручку, чтоб я мог на нее посмотреть и поцеловать ее.

— Ну, что же вы, согласны? а не то, я так целую ночь простою! -

— Стойте, сколько вам угодно, но я не дам вам руку целовать! — отвечала пленница.

— Почему?

— У меня руки грязны!

— Не может быть! — смеясь, сказал Граблин.

— Божусь, и они такие большие, что надо будет весь забор ломать.

— Ну, подставьте губки.

— Тоже не могу: я чернику ела сейчас! — смеясь отвечала пленница.

— Вы просто смеетесь надо мною! — сердито сказал Граблин и, потянув к себе косу, продолжал: — Ну если вы не хотите мне дать вашу ручку поцеловать, так я буду целовать вашу косу.

— Целуйте, сколько душе угодно: они у меня подвязные.

— Не может быть! в ваши лета вам не позволили бы подвязных кос носить.

— Мне все позволяют, что я хочу делать!

— Но я уверен, что вам не позволяют таких шалостей делать, как вы сейчас со мною сделали.

Пленница молчала.

— Что же вы не отвечаете?

— Она сердита на вас и не хочет с вами говорить! — заметила Соня, появившаяся опять на заборе.

В ее лице столько было лукавства, что Граблин невольно огляделся кругом, нет ли какой западни,

— Ты жаловаться ходила?

— Кому? за что?

— На меня!

— Вот еще! я ходила кофей пить.

— Вы далеко живете? — спросила пленница Граблина.

— Далеко-с! — отвечал Граблин.

Соня засмеялась и, указывая на окна его, сказала:

— Вон, вон его окны, где старуха смотрит.

Граблин быстро повернул голову посмотреть на мать; в то самое время раздался легкий звук ножниц и за ним сильный порыв смеху.

У Граблина в руках остался кончик косы с голубой лентой.

Соня и пленница с визгом исчезли. Граблин стал смотреть в щелку забора, но густые кусты акации мешали ему что-нибудь видеть в саду.

Долго еще Граблин стоял у забора, насторожив ухо, в ожидании, не услышит ли опять веселого смеха и звучного голоса своей ускользнувшей пленницы. Но ожидание было напрасно.

Старуха мать, смотревшая в окно, окликнула своего сына, который, сам не зная отчего, покраснел и побежал домой, совершенно забыв о своем намерении прогуляться.

— Что это ты в чужой сад смотрел? — такими словами встретила его старушка.

— Да там кто-то шалит, так я хотел… — запинаясь, отвечал Граблин.

— Я тоже заметила: моих цыплят заманивают; вчера одного принесли от них: говорят, барыня принесла.

— Вы знаете, кто они такие? — быстро спросил Граблин.

— Нет! девчонка сунула мне в руки цыпленка и убежала.

Поговорив с матерью, Граблин пошел за перегородку, сел за работу и, положив кончик косы с голубой лентой на лист чистой бумаги, поминутно смотрел на него. Он делал предположения, какова должна быть величина волос, каково лицо той, кому они принадлежат, припоминал слова и голос своей пленницы. Работа не шла; наделав ошибок, да, наконец, рассердился, бросил перо и, положив подушку на окно, стал смотреть на забор и на окна серенького домика, примыкавшего к саду, в котором слышался теперь скрип веревочных качелей и звонкий смех.

Стало смеркаться, Граблину было весело лежать на окне, ничего не делая, что редко с ним случалось.

В окнах серенького домика показался огонь. Граблин стал смотреть в него. За круглым столом, на котором кипел самовар, на диване сидела старушка с добрым и кротким лицом. К раскрытому окну подошла женщина в белом платье и села.

Граблин напряг зрение, думая разглядеть ее черты; но было уже темно.

251