Том 9. Три страны света - Страница 162


К оглавлению

162

— Прощай, Вавилушка! — печально говорил Никита. — Без отпеванья, без креста, без гроба положил ты свою головушку в чужой, неприветной земле. Не было около тебя ни приятелей, ни сродников… Плосконосые нехристи угомонили тебя. — Ходят кругом тебя волны сердитые; ветер буйный поет панихиду тебе, набежит на тебя морское чудище, щелкнет пастью своей — вот и могила твоя!.. Да у бога все мы равны будем, все ответ дадим. Не поминай лихом. Сдерживал я тебя, смеялся твоей кручинушке… да был ты такой нелюдимый, пугливый… А злобы, видит бог, не носил я против тебя в сердце своем! Эх, нет землицы кинуть горсточку на прощанье вечное!

Никита протянул свою длинную руку к мертвецу и коснулся его бледного лица.

— Вечная память! — проговорил он.

— Вечная память. — повторил Тарас:

— Аминь! — заключил Никита и принял весло.

Мертвец закачался и тихо поплыл прочь. Товарищи долго провожали его глазами. Потом они, будто с одной мыслью, взглянули кругом себя — на черные волны, которые вздувались и пенились, силясь захлестнуть байдару, на высокие берега, поросшие лесом, который ежеминутно грозил выслать на них полчища врагов, и дружно ударили веслами.

Уже фигура мертвеца превратилась в незаметную точку, а голос Никиты все еще раздавался в воздухе, заглушаемый порывами ветра. Не привыкший подавлять ни веселых, ни печальных своих мыслей, Никита повел длинную унылую речь о своем погибшем товарище и протяжным, торжественным голосом пел ему «вечную память».

— Никита! — пугливо воскликнул Тарас.

— Что?..

— Тс! погоди петь… слышишь?

Никита стал прислушиваться.

— Ничего не слышу.

— Погоди, постой грести!

Промышленники подняли весла выше воды.

Среди однообразного завывания ветра, ропота деревьев и плеска волн явственно послышался человеческий крик.

Промышленники притаили дыхание. Крик повторился. Он был дик и пронзителен и доносился ветром с высоты берега, которого держались промышленники.

— Подплывем поближе!

— Что ты, голова! А как там плосконосые? Увидят!

— Да коли они на горе, так уж все равно; они нас давно видели. Только чего им так кричать?

Крик раздался снова.

— Подадимся вперед!

Они начали огибать высокий утес, скрывавший продолжение берега, но увидели на воде тень следующего утеса и вздрогнули. Тень соседнего утеса, очевидно не столь высокого, как тот, у которого находились теперь промышленники, оканчивалась странной фигурой которая дрожала и делала такие движения, каких не могли сообщить ей порывы ветра.

— На той горе человек стоит, — шепнул Никита Тарасу.

— Не леший ли? — с ужасом заметил Тарас.

— У тебя все леший! Слышишь, как кричит: голос словно человеческий…

— Кто там ни стоит, а, по-моему, перевалим скорее на тот берег: так оно спокойнее!

И Тарас начал грести.

— Стой! Стой! — закричал Никита. — Держи к берегу!

— Что ты, Микита? С ума своротил?

— Уж ты молчи… Сердце добро вещает мне! — возразил восторженно Никита. — Слов не слышу, а так и кажется, что русский человек кричит.

И он принялся работать веслами. Спустя минуту обнаружился смежный утес; на нем действительно чернелась человеческая фигура, угаданная промышленниками по тени. При появлении их она испустила радостный крик и быстро махала головой и руками.

Но ни рассмотреть ее, ни уловить хоть слово, которое могло дать о ней понятие, ночь и ветер не позволяли. И Никита остановился в раздумьи. Была минута, когда он уже готов был склониться на просьбы своего испуганного товарища и повернуть лодку к противоположному берегу, но фигура сильней замахала руками, закричала пронзительней. Никита снова остановился.

— Как хочешь, Тарас. А не христианское дело оставлять человека, который просит помощи. Еще, знай мы наверно, что орет плосконосый, — черт с ним! ну, а как наш брат?

— Откуда тут нашему взяться? — кричал испуганный Тарас. — Плосконосый, ей-ей, плосконосый; он нарочно орет, чтоб нас приманить.

— Ну, ладно! Уж коли боишься, так спусти меня на берег, а сам отплывай прочь. Жди час, жди другой… а коли я к утру не ворочусь, так отчаливай с богом.

Тарас умолял Никиту не покидать его и не губить себя, но Никита твердо стоял на своем. Спустив его на берег, Тарас немного отплыл и с ужасом смотрел, как товарищ его взбирался на скалу, все приближаясь к огромному страшилищу, каким казалась Тарасу темная фигура.

Наконец Никита ступил на вершину скалы, и вдруг обе фигуры слились в одну.

— Ну, попался в когти к лешему? — с отчаянием воскликнул Тарас. — Вот тебе и Никита! Говорил: не ходи!

Но фигуры разделились и закричали, замахали руками.

Голос Никиты скоро пересилил бурю, и Тарас услышал собственное свое имя:

— Тарас! сюда!

Тарас подъехал к самому берегу, но не решался еще расстаться с лодкой, где чувствовал себя безопаснее, чем на берегу. Призывные крики повторились, и вместе с голосом Никиты слуха его коснулся другой голос.

Не колеблясь более, он выскочил на берег, втащил за собой байдару, тяжесть которой не превышала пуда, и поспешно стал взбираться на гору.

— А посмотри, кого я тебе покажу! — сказал Никита, схватив его за обе руки и втаскивая на гору.

— Батюшки светы! — воскликнул Тарас. — Лука! Каким манером?

Лука принялся рассказывать. Вместе с Вавилой он попал в один острожек к камчадалам, которые прежде были мирные и сделались изменниками в тот самый день, как промышленники наши лишились свободы.

162