— Счастлив ты, Тарасушка, — сказал с завистью Никита, когда товарищ его кончил свой рассказ. — Ты вот, почитай, на воле жил, зверей каких насмотрелся, по морю прокатился, чуть тебя звери не изломали, дикари чуть в море не бросили; надрожался ты, надрожался, сердечный! А вот я? Сила была, да волюшки не было! Руки чесались, да развернуться простору не было! Все время, почитай, как собака, на привязи жил!
И он пересказал товарищу свои приключения. Потом они стали советоваться, что им делать. В юрту заходить было опасно: если уж камчадалы, показались в той стороне, так они, верно, завладели юртой. Итак, промышленники решились перебраться за Авачу в одной байдаре, оставив другую товарищам, если б кто из них пришел к условленному месту!
Тени высоких гор вытягивались все длиннее и длиннее; наконец совершенно стемнело.
Промышленники спустили на воду байдару и поплыли. Они держались берега, который был здесь чрезвычайно высок и крут.
Ветер силен. Небо черно. Луна только изредка показывается среди темных, угрюмых туч, и тогда громадная тень береговой горы ярко обозначается на воде, перерезанной серебристыми полосами; а дрожащие тени дерев, наклоненных к воде, кажется, то углубляются, то всплывают, словно ныряя. Волны глухо плещутся, и за шумом их не слышно ни мерных ударов весел, ни голоса промышленников, разговаривающих о своих товарищах. Где-то они теперь? Живы? Или уходили их плосконосые разбойники? А если живы, что делают? Как горе мыкают?
Ветер сталкивает, разводит, спутывает и гонит все дальше и дальше черные тучи, пробивает среди них пестрые дороги, сизые и светлые скважины; вот, наконец, осилил и согнал черные тучи с огромного пространства неба; откуда ни взялся месяц и бойко пошел по голубому полю. Осеребрилась река. Промышленники смотрят вперед, смотрят, и видят две черные фигуры, которые, покачиваясь, приближаются к ним.
— Видишь, Никита? — тихо говорит Тарас.
— Вижу.
— Уж не звери ли?
— Нешто звери так плавают?
— Ну, так люди? Тс!.. Гляди: словно головы…
— Ну, каким людям тут быть? Люди кверху головой не плавают.
— Ну, так просто нечистая сила!
— Ха, ха, ха!
Черные фигуры плывут все ближе и ближе, плавно, медленно, покачиваясь, словно живые.
— Лешие водяные! — шепчет Тарас.
— А вот поглядим!
Промышленники гребут к черным фигурам. При ускоренном приближении байдары черные фигуры колышутся сильней и быстро нагибаются к борту, будто кланяясь промышленникам. Лицо Тараса покрывается смертельной бледностью. Никита смотрит на них с омерзением и ужасом.
— Тарас, а Тарас!
— А?
— Что отвернулся?.. А ты погляди!
— Ой, батюшки! Ой, Никитушка! Нет, уж лучше я с сивучищами пойду опять драться, а с нечистой силой…
— Какая тут нечистая сила? Просто, брат, плосконосые.
— Плосконосые? Что же ты не гребешь прочь?
— Ха, ха, ха! Вот голова, да чего их бежать? Что они сделают? Мертвым телом забор подпирай.
— Так они мертвые?
— А ты думал — живые? Ха, ха!
Тарас, решаясь посмотреть, оборачивается и видит две человеческие головы, обезображенные кровавыми рубцами, страшно распухшие. Но и в искаженном виде они резко хранят первоначальный тип: широкие приплюснутые носы и толстые губы.
— Вот так встреча! Каким манером они сюда попали?
Не решив вопроса, промышленники гребут дальше.
Невеселая встреча опечалила их. Они молчат и по временам оборачиваются. Трупы, качаясь, как живые, медленно плывут своей дорогой. Промышленники проплыли еще с полверсты, и Никита снова таинственно спросил своего товарища:
— Видишь?
— Вижу.
Третья черная фигура плывет навстречу им. Вот она у самой байдары, вот поравнялась с ней. Промышленники всматриваются; но они не замечают уже в новом мертвеце знакомых признаков туземного дикаря.
Внезапный ужас оцепенил их; весла замерли в руках; сильные волны повернули байдару, закачали и столкнули с самим трупом. Никита загородил ему дорогу веслом, и труп остановился.
Луна ярко освещает мертвое лицо, которого лоб закрыт волосами. Но в губах сохранилось еще страдальческое выражение, так знакомое промышленникам. Страшная догадка болезненно шевелится в уме бедных странников, но они не смеют еще сообщить ее друг другу. Руки мертвеца сложены на груди…
— А гляди! Что у него в руке торчит? — шепотом замечает Тарас.
— Щеголиха… так и есть, щеголиха! — рыдающим голосом вскрикивает Никита. — Вавило! Горемыка Вавило! Жил ты бесталанно, да и умер, господь знает как! Ничего у тебя не ладилось: ходил ты, словно мертвец, по белу свету — одинехонек, беднехонек, никому не брат, не друг. Натерпелся ты вдоволь! Горе горькое за тобой по пятам гналось, стужа тебя знобила, голод с ног валил, — ты молчал, потупив головушку, да думу свою думал. А в веселый час ты говаривал, тряхнув кудрями: «Будет праздник и на моей улице!» Вот и дождался ты своего праздника! -
Тарас, у которого чувство личной безопасности обыкновенно перемогало всякую кручину, нагнулся к мертвецу.
— Что ты делаешь? — спросил Никита.
— А я хочу у него винтовку взять. Ну, как плосконосые разбойники и на том берегу изменили? А мне нечем и оборониться!
— Не тронь! — повелительно крикнул Никита. — Одна была у него радость: винтовка нарядная, — продолжал промышленник торжественным и унылым голосом. — Он любил и холил ее и пуще жизни берег. Пришла смерть, он и мертвый ее не выдавал. Так уж пускай она с ним останется!
— Да и не вытащить! — отвечает Тарас. — Он ее так сжал, сердечный, что она у него в пальцах закоченела.